Воспоминание о Даллапикколе (Кадье)

Мартина Кадье — Воспоминание о Даллапикколе. Опубликовано в сборнике In ricordo di Luigi Dallapiccola, Numero speciale del "Notiziario" delle Edizione Suvini Zerboni, 1975 (сс. 7-8). Перевод с французского Светланы Стекловой (2013).

Мартина Кадье — Воспоминание о Даллапикколе

Как Камю, как Мадерна, он не может уйти. Смерть выкрала его у нас, но его глубокий взгляд – в нас, как и его страстное стремление к свободе, его бескомпромиссная строгость. Он и его музыка едины. Его музыка питает нас, его слова не выходят из нашего круга чтения: веские, никогда не растворяющиеся в пустые звуки, как и прозрачная, западающая в память мысль Камю.

Последний раз я видела его во Флоренции. Обмолвились немного о его здоровье. Скупые слова. И говорили исключительно о долгом пути человека внутри себя. Так было всегда: разговор разреженный, но связный, возобновлялся, словно и не прекращался, упраздняя само время.

Начался он в Милане. Я наведалась к нему в гостиницу, чтобы взять интервью и сильно нервничала, потому что восхищалась им, тем, что было нам о нем известно во Франции – тем немногим – … «Песнями заточения», «Песнями освобождения». Меня поразил его взгляд: взгляд того, кто не способен говорить что-либо, кроме правды. Вгляд, который не отпускал, манил, освобождая и вынуждая идти вдаль, к открытиям. Пруст… Это о Прусте мы говорили при первой встрече, затем о Сент-Экзюпери, Джойсе, больших поэтах. Его мир был там, мы подошли к нему резко, сразу, и впоследствии лишь углублялись в него.

Письма. Чтение, близость издалека. Сигналы, отрицающие одиночества нашего времени.

Затем он попросил меня перевести на французский либретто к «Улиссу». В Берлине я присутствовала на длительных репетициях; там мне открылась тайна. Почти год я жила «Улиссом», и это было школой дисциплины. Чистота, нагота и суровость, сочетающиеся в этом тексте; каждое слово было выношенным, созревшим. Он прибыл в Руан, на постановку. Когда он взял меня под руку и сказал, что французский текст пришелся ему по душе, то одарил меня радостью осознания того, что ничего не исчезает, возникнув.

Еще я видела его стоявшим, аплодировавшим, что было сил, «Солдатам» Циммермана во Флоренции, с откинутой назад головой и светившимся взглядом, полностью поглощенным происходившим.

Между скорбью и свободой, между безмолвием звездной ночи и мятежом, он продолжает вычерчивать линию этим своим светом.