Да упокоятся (статья Даллапикколы)

From Luigi Dallapiccola
Jump to: navigation, search

Да упокоятся (лат. Requiescant) — текст Луиджи Даллапикколы, впервые опубликованный в его статье "My choral music" (в пер. на англ. М. М. Смита) в сборнике "The Composer's Point of View" (под ред. Р. С. Хайнса), с. 171-174. Выдержки из нее включались в программы концертов, где звучало сочинение: сначала на Северо-немецком радио в Гамбурге в серии "Новые сочинения", 17 ноября 1959 г., а затем также на Баварском радио в серии "Концерты новой музыки" в апреле-мае 1960 г. В сборнике эссе Даллапикколы “Parole e musica” (Il Saggiatore, 1980, с. 500-503) был опубликован обратный перевод на итальянский с английского; итальянский оригинал утерян. Перевод с итальянского Светланы Стекловой (2012).

Луиджи Даллапиккола — «Да упокоятся»

Мое сочинение «Да упокоятся» («Requiescant») для смешанного хора и оркестра (настоятельно рекомендуется использовать хор мальчиков в заключительной части), написанное между летом 1957 года и поздней осенью 1958 года, может с точки зрения своей структуры рассматриваться в паре с «Концертом на Рождественскую ночь 1956 года»; однако эта аналогия подчеркивает и их различие. В «Да упокоятся» части 1, 3 и 5 задействуют хор с оркестром, но остальные две являются чисто инструментальными[1].

После «Песен освобождения» я не писал для симфонического оркестра («Концерт на Рождественскую ночь» написан для ансамбля из семнадцати солистов) и даже собственно «Да упокоятся» писалось не для него. С самого начала преимущественно «интимный» его тон противился использованию оркестра; кроме того, было ясно, что на данном этапе моего творчества, мне мало что, а то и вообще нечего было сказать партией второго гобоя или второго кларнета. Это объясняет наличие солирующих десяти деревянных духовых и четырех медных. Что касается текстов, ранее мне уже доводилось класть на музыку тексты различных эпох, написанные на латыни, испанском, немецком и итальянском,  даже на старофранцузском, но лишь в этом сочинении я впервые обратился к литературе на английском.

Это поднимает философский вопрос: на самом ли деле композитор выбирает текст или это сам текст, что открывается композитору в определенный момент его жизни и несет в себе нечто загадочным образом для композитора предопределенное, благодаря чему последний вдруг начинает осознавать этот выбор как свой собственный творческий акт?[2]

В один период моей жизни, особенно печальный, не вдаваться в детали о чем будет правильным по той простой причине, что это эссе вовсе не автобиография, как-то ноябрьским утром 1956 года студент Квинс-колледжа в нью-йоркском Флашинге, где я преподавал, поставил на пюпитр моего рояля партитуру одного своего сочинения для хора без сопровождения, еще не завершенную и ждущую моей критики, предложений и правок. Текстом, положенным на музыку, было стихотворение Оскара Уайльда «Requiescat», написанное им на смерть своей любимой сестры, которое мне до этого читать не приходилось. В тот момент мне было своего рода «видение», передо мной предстал цельный образ работы, полностью, пусть и не до конца ясный в деталях. Я понял, что слова Уайльда вызвали к жизни центральную часть сочинения, продолжительность которой почти совпала с продолжительностью всех остальных частей вместе взятых.

Несколько позже при других обстоятельствах, столь же печальных, я размышлял над восемью строками как бы по-ребячески написанного стишка, который произвел на меня сильнейшее впечатление в 1943 году, когда я впервые прочел «Портрет художника в юности» Джеймса Джойса. В мою память тогда врезалось вместе с воображаемой музыкой: «Дин-дон, колокол, звени. / Гроб с черною каймою, / Шесть ангелов со мною...»[3]

Мне показалось, что таким мог бы стать конец моей работы, полный умиротворения. А в качестве начала ничто мне не казалось более подходящим, чем строка из Евангелия от Матфея: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (11:28).

Понял вместе с тем я, однако, и то, что для тех верующих, которые не склонны доходить до сути вещей, сочетание в одной работе слов апостола Матфея, Оскара Уайльда и Джеймса Джойса может показаться богохульством.

Весной 1957 года доктор Херберт Хюбнер сообщил мне о том, что Лорин Маазель будет дирижировать моими «Песнями заточения» в Гамбурге и поинтересовался, не смогу ли я написать по этому случаю новую работу по заказу Гамбургского радио. В тот момент я находился в Нью-Йорке и не мог сказать с уверенностью, что меня ждет в следующем году. Поблагодарив за предложение, я сказал, что дам окончательный ответ несколько позже.

Год спустя, когда центральная часть моего сочинения была уже завершена, а большинство остальных было готово в эскизах, я воспользовался возможностью посетить Гамбург и поделиться с доктором Хюбнером в ответ на его предложение идеей работы. Тогда еще без названия, которое было дано ей позже. После центральной части я практически сразу написал часть вступительную и к тому же изменил свои планы касательно последней части, которая мне уже не виделась более умиротворенной по своему характеру. Наконец, были написаны инструментальные части, а 2 ноября 1958 года я поставил подпись и дату в конце партитуры.

Думаю, что «Да упокоятся» представляет собой существенный шаг вперед в моем творчестве в двух отношениях: в смысле эксперимента с ритмом (см., например, как в двух оркестровых частях длительности групп по две, три, четыре и пять восьмых контролируются предельно точно с указанием соответствующих метрономных обозначений) и в смысле свободы расстановки акцентов, что может рассматриваться как одна из ключевых задач, к решению которых устремлена современная музыка вообще (см., например, место, ритм в котором должно было бы определить как «плавающий» («schwebend»), начинающееся со строфой «Белее лилии блистала»[4]); и, наконец, в смысле инструментовки, сведенной к необходимому минимуму. Однако я, разумеется, прежде всего надеюсь на то, что эта работа сможет донести что-то до слушателя именно через свою собственную поэзию.

Примечания

  1. Прим. пер.: в «Концерте на Рождественскую ночь» наоборот: нечетные части - инструментальные.
  2. Прим. автора: Следовало бы отметить, что всякий раз, когда я сочинял сценическую работу, я всегда писал либретто сам по причине сложности увязки множества разнородных элементов его образующих, а также по причине сложности для меня лично «сотрудничать» с другими.
  3. Пер. М. Богословской-Бобровой; в оригинале: "Ding dong! The castle bell! / My coffin shall be black, / Six angels at my back, / ..."!
  4. «Lily-like, white as snow», пер. с англ. М. Кузмина.